Глава четвертая. Приготовление к смерти

Коридоры, двери и комнаты

Лабиринт жизни имеет коридоры, двери и комнаты. После рождения двери открываются одна за другой. Научился сидеть - можешь дотянуться до чего-то нового. Научился ходить — сразу несколько дверей открывается. Но маршрут становится все сложнее, все менее предсказуем. Научился читать — распахнулись одни двери, не научился — другие. Детство прекрасно тем, что все новые двери открываются и почти никакие не захлопываются. Во всяком случае хлопки последних не заметны в шуме открываемых дверей. Правда, если в раннем детстве не начал учить новый язык — говорить без акцента на нем уже никогда не сможешь. Не начал фигурным катанием заниматься — чемпионом мира не станешь.

С годами все реже открываются новые двери, все чаще иные из них закрываются. Человек начинает выбирать, какую из них открыть, в какой новый коридор заглянуть. Иногда он стучится в уже закрывшуюся дверь, и случается ее удается открыть. Или хотя бы приоткрыть. Чтобы заглянуть и сказать: мне и в самом деле не туда. А иногда нет.

Наступает время, когда двери чаще закрываются, чем открываются, и многие ровесники остались или успели оказаться за закрытыми дверьми. Все меньше дверей в коридорах. Иной раз человек попадает в комнату, где выход в то же время и вход, и торопится поскорее уйти.

А вот и последняя дверь, она всегда незаперта, наконец человеку удается из лабиринта жизни.

Где он теперь? Что с ним?

Только выбравшись из лабиринта человек понимает, где он, собственно, находился. И если снова вернется, будет знать путь. Идти в обратном направлении — большое искусство.

Не закрывайте за собой (а тем более не захлопывайте) двери. Оставляйте возможность вернуться. Не говорите: этот человек или дорога никогда мне не понадобятся. Этого вы знать не можете. Нет ничего обиднее, чем неосторожно захлопнуть дверь.

Человек не может не совершать необратимых поступков. Наступил на веточку - она сломалась. Поймал рыбу — она уже больше никогда не будет жить. Но разглядывая сверкающую витрину будущего, он должен обращать внимание на цену. Прежде чем сказать, подумай: сумеешь ли вернуть это слово, если понадобится. Прежде чем сделать, помедли: не испортишь ли что-либо, пусть малое, непоправимо.

Точность поведения вовсе не исключает его мягкости. Именно точность освобождает от применения неумной и травмирующей силы.

Искусство отличать обратимое от необратимого — искусство владения временем.

Короля играют придворные

Короля играют придворные. Своим поведением дают понять: нам предстоит встреча именно с королем. Перед нами не кто-нибудь, а король. Мы сейчас говорили не с кем-нибудь, а с самим королем. И если придворные не обращают на человека в корне внимания, мы понимаем: никакой это не король. И если человек играет короля, но нет придворных, это не король, а, скорее всего, больной, несчастный человек.

Мертвого играют живые. О том, что человек умер, обыкновенно узнают по поведению других людей. Здесь и слов недостаточно. Поведение важнее. О том, что человек смертен, мы тоже узнаем от других. И нет у нас иных свидетельств об этой стороне жизни, кроме полученных от других.

Другое дело — тело человека. Оно обращается в прах, и это не зависит от мнения или слов людей. И если бы не это, если бы не тело, кто знал бы, что и вправду жил человек? Что он не придуман нами? Тело дано человеку, чтобы наводить его на мысль о смерти.

Тело — важное свидетельство того, что человек есть или что он был. Это свидетельство не только для других людей, но и для самого человека. Когда он обнаруживает, что его тело отсутствует, он сомневается в своем существовании, и только поведение других людей говорит ему, что он есть или был.

Если бы мы не узнавали от других людей о смерти, как бы мы догадались о ней?!

Главные часы человека

Тело — главные часы человека. Тело стареет. Зачем ему все часы мира, если есть эти главные? Вторые по значению часы — тела других людей. Многим кажется, что собственное тело — часы неточные, что они могут спешить или отставать. Что не может вся рота идти не в ногу, а только командир — в ногу. Но все становится на свои места, стоит лишить человека этих главных часов. Тогда-то и становится ясно, что иные часы ничего не показывают.

Какое же время отмеряют главные часы? Время подвижности тела. Другими словами, время жизни. И чем больше подвижность человека, тем больше в нем жизни. Тем больше сил и возможностей для открывания дверей. Он может экономить силы и возможности, не тратить силы на закрывание дверей за собой, не совершать по возможности необратимых поступков. Но все же часы идут, отмеряют время, и однажды человек полностью лишается возможности движения.

Часы идут. Вновь открытые двери — минуты и секунды на этих часах.

Зачем человеку другие часы?

Другие часы — это тела других людей, животных и растений, механических и прочих иных устройств. Тех, что сделаны людьми, и тех, что даны в пользование людям другим путем.

И хотя все они показывают время по-разному, есть между ними известное сходство.

Дети играют. Один из них с закрытыми глазами считает до десяти, остальные прячутся. Он играет в часы. Они играют в несуществование их тел.

Чем ребенок, играющий в часы, хуже иных часов? Ничем. Он отмеряет время. Время несуществования тел других детей. Когда это время истечет, тела могут начать обнаруживаться. Это время до жизни, до ее появления. Если никто и никогда не видел человека, был ли он?

Тот, кого ребенок так и не нашел, а играл ли он вовсе?

А для других детей счет ребенка с закрытыми глазами отмеряет время открытия дверей. Когда ведущий в игре закончит счет, он может открыть дверь, и встреча с ним состоится.

Другие часы открывают нам возможности узнать последовательность открытия новых и новых дверей.

Ведь пока ребенок не закончил считать, можно переменить место, перебежать в коридор или в другую комнату.

Если у человека и есть часы на руке, но так темно, что он не может разглядеть стрелки и цифры, ему трудно понять, в какой последовательности совершать поступки. Какие еще двери есть за этой.

Другие часы даны человеку, чтобы знать свой путь.

Но тот, кто хорошо умеет пользоваться своими главными часами, не нуждается в иных.

Жизнь без часов

Если человек лишается главных часов, для него не может существовать пути. Поиски пути оказываются лишенными смысла и надежды. Жизнь в представлении человека и его тело существуют вечно. Не имеют никакого видимого предела во времени. Он беспорядочно бродит по дому, открывая и закрывая двери. Никогда ему не выбраться из дома, который оказывается необъятным, беспредельным.

Какая ему разница, что показывают другие часы, если нет главных? Полное безразличие. Какая ему разница, какую дверь открывать или закрыть, если их бесконечно много?! Если из дома все равно никогда не выбраться?! Полное безразличие.

В безразличии сила. Такому человеку можно говорить правду, потому что он не побуждает никого лгать. Ему все равно, что ему скажут. Но такому человеку не говорят ничего из того, чего не хотят передавать другим людям. Ведь неизвестно, что и когда он кому-нибудь скажет. Если очень хочется хоть кому-нибудь сказать правду о чем-либо — нет более подходящего человека. Но если опасаешься, что сказанное станет известно другим людям, не стоит говорить с ним.

Если этот человек и не обещает, он все-таки может сделать. Если пообещает, может и не выполнить. Ему все равно.

А зачем, собственно, ему тело. Если тело не часы, для чего оно? Оно ведь не может разрушаться необратимо, иначе обратится в часы. Может только беспорядочно изменяться. Оно не может быть осязаемым, иначе его можно запереть, замуровать, что значит — превратить в часы.

Жизнь без часов превращает человека в призрак, в случай, в сон.

Часы делают нашу жизнь осмысленной, поскольку отмеряют ее предел, а значит и возможность выйти за него. Они отмеряют и пределы ее отдельных частей, а значит, наполняют их смыслом.

Существование предела делает человека слабым в жизни. Лишает его безразличия. Ему не все равно, какие двери открывать. Потому что его главные часы напоминают ему о времени. Напоминают болью. Физической и нравственной. И радостью избавления от боли. Радостью ожидания времени, когда боли не будет. Как обычные часы не покажут время без циферблата, так и главные часы не могут показать времени без боли, ее ожидания или ожидания ее отсутствия.

Жизнь без часов — жизнь без боли и без надежды на избавление от нее.

Боязнь жизни

Боязнь — неспособность сопротивляться страху, противопоставить ему нечто твердое. Страх — боль от ожидания боли.

Боль от ожидания боли рождает ожидание страха. Цепь эта бесконечна. Неумение остановить поток упреждающей боли и есть боязливость.

Хорошо ли себя чувствует человек, ожидающий неминуемого наказания? Иной и делать ничего не может, все время думает о неизбежном. А другой и не вспоминает: придет день расплаты, тогда и будем страдать, а пока недосуг!

Боязнь жизни — это страх смерти.

Страх смерти — это боязнь жизни.

Может ли имеющий путь бояться жизни? Нет, потому что у него нет страха смерти.

Его жизнь — это лишь часть его дел, для ведения которых ему требуется его тело. Имея большую цель, он постоянно путешествует за пределы жизни, стараясь наилучшим образом использовать свое тело для дел своих. Не хватает своего тела — использует тела других людей. Если умеет управлять ими. И не столь уж важно, какую часть дел он совершит при помощи своего тела, а какую — при помощи других.

Отец с сыном предприняли далекую прогулку. Сын устал и попросился на руки. Малый возраст и рост позволяли ему обратиться с такой просьбой.

-Потерпи, скоро придем, - сказал отец.

Сын вздохнул и терпеливо зашагал дальше. Но скоро и отец почувствовал усталость. И понял что сын действительно устал.

-Ну, ладно, - сказал отец и взял ребенка на руки.

А через некоторое время спросил:

-Ну, как? Пойдешь сам дальше?!

-Да, папа! - с готовностью ответил сын.

Некоторое время сын использовал тело отца, но дольше — свое собственное. Так ли уж важна эта пропорция? Важнее другое: удовольствие от прогулки, готовность потерпеть, гордость за готовность идти и удовлетворенность друг другом.

Тот, кто использует других людей, управляя ими, понимает их чувства, помогает им становиться лучше, помогает им найти свой путь, не делает большой разницы между тем, что он сделал сам, а что — руками других людей. Его сила — в безразличии к этому.

Его часы работают по-другому. Они отсчитывают не время смерти, а время достижения большой цели.

Имеющему путь его тело интересно в той мере, в какой оно помогает ему в его пути. Смерь немного мешает ему, если не все возможности тела были использованы и жалко выбрасывать хорошую еще вещь. Но, с другой стороны, принуждает его использовать теперь только других людей, а там можно выбирать. Нет худа без добра.

Взвесив все «про» и «контра», имеющий путь не торопится умереть, но и не цепляется за жизнь. Поэтому нет никакого резона ее бояться.

Рождение человека

Сперва рождается тело человека. А человек рождается лишь в момент смерти его тела.

Кто я? Мужчина? Нет. Женщина? Нет. Ребенок? Тоже нет. И уж, конечно, не взрослый. А кто же? Я — только материал. Материал, из которого я делаю себя, свою жизнь. Мое тело могут называть мужчиной, или ребенком, или еще как-нибудь.

Конечно, я делаю себя из этого материала не один. Мне помогают другие люди. Которые жили, живут и будут жить. Мне помогает и это книга. Может быть, она делает меня больше, чем я сам. Ведь она — мой ребенок, а я — ее ребенок. Ведь когда я пишу о том, чего не знаю, пустое в моей голове уступает место твердому — знанию.

И если всю жизнь я делаю себя из самого себя, то когда же я буду готов? Когда будет нанесен последний штрих? Ну, конечно, в момент смерти.

Кокой скульптор не хочет взглянуть на свой труд?

Но увидеть свое рождение нельзя прежде смерти тела. Неоконченную работу не принято показывать.

Без смерти мы не смогли бы родиться и узнать кто мы.

Она открывает нам глаза.

Мы и другие

Мы не одни в этом мире.

Главные часы не могли бы существовать, если бы любые двери открывались без труда, если бы нам никто не мешал.

Другие люди мешают нам. Другие люди помогают нам.

Если бы никто не мешал и не с кем было бы вести борьбу, жизнь потеряла бы смысл и мы лишись бы тела. Ведь тело — это то твердое, что вытесняет пустоту. Не могут два разных тела человеческих одно и тоже место в одно и тоже время. Именно эта способность тела — и причина борьбы, и причина жизни, и причина смерти.

Кто умеет бороться, умеет жить и умеет умереть.

Нет борьбы лишь между имеющими путь.

Но таких немного.

А тех, кто имеет путь с первой минуты рождения своего тела, единицы в вечности.

Нельзя жить, ни с кем не борясь.

Но тех, с кем не ведут борьбы, берут за руку и уводят с собой за пределы жизни.

И это — самое светлое, что можно придумать.